Александр Щелоков - Переворот [сборник]
— Как вы думаете, есть у Горбачева шанс вернуться?
— Дорогой мой! Вы знаете случаи, когда бы на Руси покойников носили назад с погоста?
— Какой же выход вы видите в нынешней ситуации, Гарегин Тигранович? Когда страна раздрызгана, разорвана, больше того, трагически унижена демократической бесправностью? Насколько я понимаю, Елкин и его команда выборов не допустят. Они попытаются установить диктатуру.
— Да, это возможно. Однако я думаю, есть силы, которые будут противодействовать.
— Кто?! Какие силы?! — Синицын даже не пытался скрывать свой скептицизм. — Кто сумеет остановить медведя с красными глазами?
— Военные, — сказал полковник и пристукнул кулаком по столу. — Нужен военный переворот и военная диктатура. Власть должна перейти в чистые руки.
— У военных чистые руки?! Да вы что?! У Хрычева они в крови и дерьме.
— Неверное обобщение, — спокойно парировал полковник. — Оно, между прочим, задевает и вашего покорного слугу…
— Простите, я не подумал…
— Я не обижен, это так, кстати. Что касается военных, те, у кого руки в крови и дерьме, на переворот не пойдут. Переворот в обществе начнется с переворота в армии. С восстания людей чести против тех, кто погряз в коррупции.
— Признаться, Гарегин Тигранович, я боюсь диктатуры военных. Они не допустят демократии…
— А вы, Валерий Алексеевич, уверены, что сейчас у нас в стране демократия? Если так, то глубоко ошибаетесь.
— Ко всему военные — это война, — упрямо твердил биолог.
— Война, дорогой, это продолжение политики иными, вооруженными методами. Так? Тогда надо помнить, что все войны — дело рук политиков и дипломатов. Военные поливают своей кровью землю и дожинают кровавые плоды бездарности своих правителей. Военные знают цену миру куда лучше, чем те, кто нами сегодня правит.
В ту ночь, несмотря на усталость, Синицын долго не мог уснуть. В который уже раз за последнее время он прикасался к словам «диктатор» и «диктатура». Не значило ли это, что общество уже в самом деле готово принять нового, твердого властителя, который будет честен в обещаниях навести в стране порядок, обеспечить законность и уверенность в завтрашнем дне?
* * *Крымов позвонил Штанько около полуночи.
— Вася, привет! Я тебя не разбудил?
Полковник сразу узнал голос старого товарища по бригаде спецназа.
— Привет, мой генерал! Я — сова. Мне в такое время не спать только в пользу. Вот если ты мне в двенадцать дня брякнешь…
— Пошлешь?
— Тебя? Скорее нет, но радости от звонка не испытаю.
— Можно я к тебе подскочу?
— Валяй, только прошу — без мигалки. Иначе ты мне репутацию у соседей подмочишь. Я гражданин законопослушный, тихий и вдруг…
— Договорились. Приеду тихо. Ты все в той же берлоге?
— Я же не генерал, чтобы каждый год хату менять.
— Ладно, давай без выпадов. Еду.
Они встретились в той же комнате, где Штанько недавно принимал заказчика, назвавшегося Алексеем Михайловичем Ремезовым. Полковнику потребовалось ровно два дня, чтобы установить: его гостем был начальник личной охраны банкира Васинского Арнольд Шапиро — спецназовец и афганец с боевым опытом. Фирма, что и говорить, солидная. Ей средств на оплату заказа хватит. Это главное.
Визит Крымова несколько встревожил полковника: не пронюхали чего-то в президентской охране? Но первые же фразы Крымова успокоили.
— Ты, Вася, мужик занятой, верно?
Штанько качнул головой, подтверждая.
— Есть дела.
— И я к тебе по делу. Надо бы дырку просверлить, ты в этом мастер.
Штанько вздохнул с облегчением, ощутив, что с плеч свалился свинцовый груз. Конкурирующая фирма искала его услуг. Это всегда пожалуйста. Отказывать нет причин.
— Материал? — спросил полковник. — В чем и когда нужна дырка?
— Ты его знаешь.
Крымов вынул блокнот, достал оттуда фотографию. Положил на стол.
Штанько удивленно вскинул брови.
— Это же…
Крымов положил палец поперек губ. Штанько понимающе кивнул.
— Так ты согласен?
— Почему нет? — Штанько ерничал. — Нам, краснодеревщикам, что буфет сколотить, что старый шкаф сломать… Мы завсегда, абы гроши платили.
— Сколько?
— Сперва несколько вопросов. Как должно выглядеть происшествие: несчастный случай, дело рук конкурентов, может, внутренняя разборка?
— Последнее. Ты знаешь, объект связан с уголовными авторитетами. И сам к ним относился.
— Понял. Теперь о сроках.
— На все про все — неделя. Не больше.
— Ваша наружка его пасла?
Крымов замялся.
— Тебе-то что?
— Вот те, бабушка, и Юрьев день! Мне что, за неделю выяснять его пристрастия, привычки, маршруты передвижения?
— Ты прав, об этом я не подумал.
— Тогда мне нужно проглядеть материалы.
— Проглядишь.
— Все ясно. Я прошу триста тысяч.
— Сколько?!
— Триста зелеными. Сюда войдет цена оружия, экипировки и, конечно, самой работы.
— Забито, — сказал Крымов, не сумев скрыть удовлетворения. Он боялся, что Штанько заломит куда большую цену.
Крымов встал.
— Теперь еще, — остановил его Штанько. — Никаких финтов, мой генерал. Я краснодеревщик, работаю чисто. Всегда со страховкой. Если со мной после работы что-то случится, заказчикам не поздоровится. Береги меня, мой генерал.
— Вася! — Крымов картинно развел руками. — Видит бог, с тобой я играю честно.
— Мое дело предупредить.
— Считай, ты это сделал. А теперь верни фотографию… Отсчет времени жизни Резо Иосифовича Шарадзенишвили пошел с минуты, когда твердый листок фотобумаги вернулся в блокнот Крымова.
* * *После потери главной своей колонии — России Великая Грузия утратила имперский статус и стала жить свободой и воспоминаниями о русском хлебе с маслом. Именно в это время Георгий Пагава из кахетинского городка Сагареджо, который не на каждой карте найдешь, открыл в Москве шикарный ресторан «Табака» и сразу стал считаться «новым русским». Конечно, злые языки болтали, что и ресторан-то принадлежит не Пагаве, и денег у того, кроме грузинских купонов, не было, что дело фактически финансировал другой «новый русский», Резо Шарадзенишвили, но Георгий Пагава опровергал сплетни.
— Кланус, — говорил он. — Бладь буду, хозяин здэс я. Резо мой друг, мой рэсторан лубит и суда ездит, да. Часто ездит. А хозяин — я.
Достоверно известно одно; название ресторану выбрал сам Пагава. Родилось оно в творческих муках поиска.
— Как зват будэм? — спросил Пагава своего приятеля, знатока русского языка из тбилисского района Сабуртало Гуревича- Кобалию.
— Жар-птица, — предложил тот. — Это звучит красиво и очень по-русски.
— Жарэный птис? — усомнился Пагава. — Это плохо. На-вэрно, лутше «Жареный куриц».
— Тогда уж «Цыпленок табака», — подсказал знаток грузинской кухни Гуревич-Кобалия.
— Ва! — согласился Пагава. — «Табака» — это замэчателно!
Ресторан Пагавы с морем грузинских вин московского розлива, дагестанского коньяка с этикетками грузинского «Самтреста» и цыплятами табака из подмосковного совхоза «Птичное» стал излюбленным местом тусовки черноусых крутых парней, носивших как форму длинные черные пиджаки, и их боссов, щеголявших в бордовых пиджаках с золотыми пуговицами. Над этой армией полууголовной и уголовной вольницы глыбой возвышался Резо Шарадзенишвили, босс боссов московской Грузии.
Когда Резо в плотном окружении телохранителей появлялся в ресторане и шел к любимому столику, который не смел занимать никто другой, ресторанная публика прекращала разговоры. Все всячески старались обратить на себя внимание босса, кланялись ему, приветственно махали руками, плыли улыбками. Здесь Резо величали не иначе как «батоно», что эквивалентно русскому «мой господин».
У входа в ресторан Резо всегда встречал сам Пагава, высокий жилистый мужчина с носом, чуть меньшим, чем у североморской птицы тупика. Распахивая руки для объятий, Пагава неизменно говорил:
— Когда вы приезжаете, батоно Резо, наступает праздник моей души.
Он сам помогал официанткам обслуживать высокого гостя, а после трапезы провожал его до самого выхода.
За день до выбранного срока Штанько с видом фланирующего бездельника прошелся по улице мимо ресторана «Табака». Возвращаясь, вошел в телефонную будку, снял трубку, огляделся, подсунул руку под металлическую полочку и закрепил под ней петарду на магнитной держалке. Теперь стоило подать радиоимпульс, безобидная хлопушка должна была взорваться с громким пугающим звуком.
В день акции полковник приехал к месту работы за два часа. Вошел в заранее избранный дом. Лифтом поднялся на десятый этаж. Прошел по лестнице к чердачной двери, открыл отмычкой тяжелый висячий замок. Из масленки, предназначенной для швейной машины, обильно полил дверные петли — чтобы не скрипели. Подождав немного, пока масло протечет на всю длину шкворней, потянул металлическую створку на себя и, пригнувшись, вошел на чердак.
